Лиана Делиани - Легенда о любви и красоте[СИ]
— Твоя часть.
— Это лекарство, — возразила она.
— Это молоко.
Виола почувствовала, что попала впросак. И что он опять сделал это — неуловимо улыбнулся одними глазами.
Всю еду с тех пор они делили на двоих, впрочем, как заметила Виола, нищий все равно умудрялся отрезать ей большую половину.
Кончился запас трав, что Виола добавляла в козье молоко, и она отправилась в город. Симонетта объяснила ей, куда идти. Но, подойдя к дому, Виола увидела заколоченные крестом двери.
— Разве здесь никто не живет? — спросила Виола у стоявшего на углу монаха, собиравшего подаяние.
— Колдунья, ее завтра будут жечь, — ответил тот.
Виола повернулась и пошла обратно.
Симонетта давно приучила Джанино к гончарной работе, но обучить сына работать с деревом, ей было не под силу. Виола заметила, что днем в торговом ряду нищий понемногу учил мальчишку, помогая ему вырезать из кусков дерева фигуры птиц и животных. Виола видела несколько таких фигур и нашла их забавными.
Вернувшись из неудавшегося похода к знахарке, она застала Джанино за изготовлением дракона. Мальчишка приложил немало усилий, чтобы сделать чудовище двуглавым, но, не рассчитав силу движения, сам же снес дракону одну из голов ножом.
— Ну, как дела? — спросила Симонетта.
Виола шепотом рассказала ей о том, что видела и слышала — вздорная Лучия при этом косилась на них, стараясь не выдать своего интереса.
— Что же делать? Я не знаю другой знахарки. Да и ходить сейчас к таким опасно, — вздохнула Симонетта, глазами следя за Лучией.
— Мне кажется, от этого питья ему стало лучше, — Виола посмотрела на нищего, помогавшего Джанино прикрепить на место срубленную драконью голову.
— Я тоже заметила, — согласилась Симонетта. — Может, тут не столько травы, сколько молоко помогло. Вот и продолжай поить его молоком.
— Да, наверное, — ответила Виола, наблюдая за тем, как водрузив голову на место, нищий вернул дракона Джанино. Они улыбнулись друг другу, и у Виолы дрогнуло что–то в груди. Она и не знала, что он умеет так по–мальчишески весело улыбаться. Ей он ни разу не улыбнулся так открыто, по–настоящему.
Вечером, когда они вернулись в лачугу, Виола несколько раз задумчиво оглядела жилище и очаг, так, словно впервые увидела их, а потом спросила нищего, облачая пришедшие ей в голову мысли в слова:
— Ты мог бы сделать нам стол?
Нищий поднял голову, отвлекаясь от похлебки, и немного подумав, кивнул.
— И стулья… — добавила Виола.
Он посмотрел на деревянные колоды, служившие им табуретками, сидя на которых они ели перед очагом.
— Я привык так, вот и не подумал, что тебе неудобно, — сказал он. — Завтра приду засветло и подберу дерево.
Последняя фраза напомнила Виоле о том, что он и так работает с утра до глубокой ночи. Мебель не игрушка, ее не вырежешь на досуге, дожидаясь покупателей в торговом ряду.
— Оставайся завтра дома, а я схожу в торговый ряд, — сказала Виола, в глубине души вдруг осознав, что предложить это нужно было намного раньше, когда, возвращаясь домой, он кашлял кровью, а не теперь, когда ей понадобились стол и стулья. Но тогда ей была невыносима даже мысль о том, чтобы снова подвергнуться такому унижению, и лишь в последнее время приходить в торговые ряды не одной, а вместе с нищим, стало легче. Но сейчас весь испытанный ею в торговых рядах публичный стыд вдруг превратился в ничто в сравнении с этой минутой. Виола вспыхнула и опустила голову.
— Я передумала. Не нужно ни стола, ни стульев, — отрывисто и торопливо сказала она и бросилась вон, прихватив котелок и свою, еще полную миску с похлебкой.
На берегу реки, полоская посуду, Виола мучительно пыталась побороть нестерпимое чувство позора, разочарования в себе. И это она когда–то считала себя выше низменных людских страстей. Это она считала себя образцом благородных побуждений! Легко быть благородной, когда у тебя тысячи слуг и придворных, готовых выполнить любое поручение. Когда каждый день сталкиваться с грязью и тяжелой работой приходится самой, благородство, оказывается, изнашивается. Страх, стыд и усталость проедают в нем прорехи такого размера, что приходится выбирать — сохранить благородство внешнее и не опуститься до торговли на рынке или выбрать благородство внутреннее и не позволить делать это за тебя больному человеку, калеке. А потом выяснить, что даже внешнее благородство оказалось напускным, что цена ему — стол и пара стульев, дань глупым воспоминаниям о том, что обитатели дворцов не едят у очага, подобно простолюдинам.
Виола разрыдалась в голос, сквозь непогоду, смешавшую ее рыдания с завываниями ветра. Покрасневшими от холода кулачками она била по замерзшей земле безуспешно пытаясь найти в себе хоть что–то достойное уважения, что–то, за что можно было бы не презирать себя.
— Иди в дом. Холодно, — сквозь ветер услышала она слова нищего, остановившегося совсем рядом за ее спиной.
— Не жалей меня! Не смей меня жалеть! — выкрикнула она, повернувшись к нему.
— С чего бы мне жалеть вас, ваша светлость, — сказал нищий, и в его голосе Виола услышала насмешку. Он протянул ей руку, чтобы она могла опереться, вставая, как подобало знатной даме, но она оттолкнула ее.
— И издеваться надо мной тоже не смей! — вскипая, крикнула Виола.
— Гнев полезнее жалости к себе, — ответил нищий. — А теперь поднимайся сама, если не хочешь, чтобы я пожалел тебя и помог.
Виола вскочила и, проскользнув мимо нищего, бросилась в лачугу, на свою убогую постель.
— Если бы не ты, я сгнил бы в каменоломнях, — сказал нищий, вернувшись в лачугу следом за Виолой.
— Если бы не я, ты туда бы не попал, — ответила она, не повернув головы.
— Если бы я не попался тогда на глаза королю, ты вышла бы за какого–нибудь придворного или горожанина поприличнее, — задумчиво ответил он.
— Если бы не мой язык, он не взбесился бы настолько, чтобы выискивать мне наихудшего жениха, — ответила Виола, намеренно не смягчая своих слов.
— Если бы не твой язык, ты не была бы сама собой, — спокойно ответил он.
А ведь он прав, потрясенно подумала Виола, в очередной раз поражаясь, как хорошо нищий успел ее узнать.
Утром она подала голос лишь, увидев, что нищий собирается, как обычно, идти в город:
— Я же сказала, что сегодня сама пойду в торговый ряд.
— Хорошо, — кивнул он. — Я только провожу тебя.
Он проводил ее утром и встретил вечером, и Виола не нашлась, что сказать.
Она согрела похлебку, и они поужинали в молчании.
— Так какой ты хотела стол? — спросил нищий по окончании трапезы.
